Мы и не заметили, как внезапно наступила весна. Никакого постепенного потепления, медленного таяния снега: раз – и огород превратился в большое озеро, на котором плавают чайки. Чуть свет они начинают орать противными голосами, от которых мороз по коже. Но вскоре мы к ним привыкли и уже не замечали.
Муж целыми днями пропадает на участке: пытается копать водоотводные канавки. Деревенские мужики уже сообщили ему, что вскоре в подполе появится вода и будет стоять до середины лета. Они к этому относились спокойно, лишь подняли несъеденные за зиму заготовки повыше на полки. Картошку тоже как-то пристроили, чтобы не намокла. Нас такая ситуация не радовала. Вода в подполе – это гниющий фундамент, расползание плесени, порча хранящихся овощей и вообще повышенная влажность в доме.
Несколько дней муж озабоченно хмурился, о чём-то думал и временами заглядывал в колодец. Следили мы и за подполом, но там было сухо. Как-то вечером, перед тем, как лечь спать, мы спустились в подпол: земляной пол потемнел, но признаков воды не было.
Утром муж первым делом, не включая в подполе свет, как был, в домашних тапочках спустился туда. Тут же я услышала громкую ругань и плеск. За ночь в подполе поднялась вода почти по колено, и он ухнул в неё с лестницы. Завтрак пришлось отложить. Опустили насос, на улицу вывели шланг и до полудня откачивали воду. Досуха не получилось – не брал насос. Тогда муж принялся копать в углу подпола накопительный колодец – небольшую яму, уже оттуда и качали. Стоило насос выключить – вода снова поднималась. Снегу-то зимой было много, и он разом весь растаял.
Муж, его зовут Борис, опять задумался над проблемой, а потом притащил из сарая новый насос и принялся мыть его прямо в ванне. После из окна я наблюдала, как он привязал его к верёвке и опустил в колодец. Колодец у нас выкопан посреди сада, из окон южной стороны его хорошо видно. За поздним завтраком муж объяснил, что решил таким способом понизить уровень грунтовых вод, тем более, что вода в колодце поднялась очень высоко, примерно на четыре метра.
Его решение оказалось верным. Вода в подполе больше не появлялась. Более того, её уровень стал снижаться на всём участке, а вскоре вода ушла и из огорода. Глядя на нас, сбрасывать воду из переполненных колодцев стали и соседи. По шлангу она уходила в канаву, тянущуюся вдоль всей улицы, а затем сбегала через луг в речушку, приток Волги.
Теперь я поняла, что такое Нечерноземье! Отвратительная рыжая земля с большой примесью песка (у кого-то – глинистая) и высочайшей кислотностью. Всё усугублялось ещё и тем, что деревенские, с маниакальной упёртостью, из года в год вбухивали в свои огороды тонны торфа. Лишь последние несколько лет мы не видим колонны грузовиков, развозящих по деревням торф. То ли ума у людей добавилось, то ли добыча торфа сдохла, но гробить землю перестали.
Первые пару лет окружающие настоятельно советовали нам купить несколько грузовиков этой гадости, потому что торф был дёшев, не в пример навозу. Наши доводы о том, что голый торф вносить нельзя, потому что он ещё больше закисляет почву, напрочь отметались. Хотя деревенские и признавали, что раньше, когда тут был колхоз, торф перед внесением в почву обрабатывался аммиаком. Мы пытались вразумить их, доказывая, что неимоверное количество злостных сорняков типа одуванчика, осоки и осота, хвоща, пастушьей сумки, а также такие болезни, как кила капусты, исходят из высокой кислотности почвы, но всё было напрасно. Так мы впервые столкнулись с деревенской кондовостью. Наконец, нам надоело учить людей, которые старше нас. Просветительской работы мы больше не вели, но доказывали свою правоту примером. Не жмотились, а покупали каждый год по машине навоза; скошенную траву и выполотые сорняки, в отличие от соседей, не вывозили подальше от участка на заброшенное, когда-то колхозное, поле, а складывали в компостные кучи. Туда же зимой выносили пищевые отходы: картофельные очистки, капустные листья, яичную скорлупу, начавшую гнить морковь и свёклу. Чтобы было красиво – городские же! – компост по весне перекладывали в самодельные ёмкости: покупали полиэтилен – рукав чёрного цвета, резали его на метровые куски. Получались этакие бочки без дна. Аккуратно укладывали туда полуперепревший компост, сверху засыпали землёй и сажали кустовой кабачок. Верх этой круглой полиэтиленовой ёмкости я немного стягивала в симпатичные оборки. Земля под кабачком была тёплой, а компост за лето перепревал в однородную рассыпчатую массу.
Этой же весной сын купил нам восьмиметровую теплицу из сотового поликарбоната. Тогда они были в диковинку. Какой-то частный предприниматель в Дубне только-только стал осваивать их производство. Вся деревня ходила смотреть на выдумки городских. Народ пришёл к выводу, что всё это дурь и блажь и продолжал городить из гнилых корявых досок и жердей временные теплицы под полиэтилен. У самых продвинутых стояли застеклённые, но их было мало.
Когда схлынула вода, мы с тоской озирали огромный участок с жёсткой, как асфальт, землёй, заросшей мать-и-мачехой, осокой, одуванчиком и хвощём. Копать вручную представлялось немыслимым.
Мы с мужем договорились, что весь участок делим на две половины: сад и огород. В саду растут яблони, сливы, смородина и крыжовник. Там же будут малина, земляника и цветы. В огороде станем выращивать овощи.
Для обработки земли купили мотокультиватор, а для стрижки травы – триммер. Со стороны соседей опять критика и недоумение. Они не понимали, зачем нам эта техника, когда раз в год можно нанять за триста рублей мужчину из соседнего села, у которого был собственный небольшой трактор с плугом. Он пахал землю всем желающим. Вместо триммера все косили траву обычной косой. Пусть оставались неровные клочки и травмировались кусты и деревья, но зато это не требовало денег.
Нам хотелось нанять трактор хотя бы один раз, в эту, тяжёлую для нас весну, но присмотревшись к вспаханной земле, мы от этой мысли отказались. После того, как трактор уехал, огород у соседа представлял вывернутые на поверхность пласты глины вперемешку с песком. Тонкий плодородный слой оказался внизу, перевёрнутый плугом. Тогда-то мы и созрели для покупки собственной техники.
Вообще, оказалось, что жадность и прижимистость деревенских вовсе не вымысел, а данность. Они тащат к себе всё, что плохо лежит, независимо оттого, нужно им это, или нет. Сосед слева, восьмидесятилетний дедок, как-то заглянул к соседке справа и обнаружил лежащие у стены дома длинные металлические трубы небольшого диаметра. Чем-то они ему приглянулись, поэтому вечерком он перетащил их к себе в огород, особо и не таясь. Она требовала, чтобы он вернул её добро, но он лишь посмеялся. Правда, дедок вскоре умер, и трубы вернулись к хозяйке. Там и сгнили.
Другой сосед присмотрел в чужом огороде хорошую косу. Я не знаю, чем уж она была хороша, но коса вскоре сменила хозяина. Срезать несколько кочанов капусты, накопать ведро картошки не спрашивая хозяев, зазорным не считается. Все огороды имели плохонькие заборы из сгнивших почерневших досок или горбыля только спереди, со стороны улицы. Сзади доступ на участки и к домам был свободен. Такая ситуация нам очень не нравилась, потому что много лет я выращивала большую коллекцию сортовых гладиолусов, луковицы которых привезла с Урала на новое место жительства.
Соседи с осуждением восприняли наше желание поставить забор вокруг своего участка, сообщив, что привыкли ходить через этот огород на автобусную остановку. Да и из соседней деревни люди тоже всегда идут на автобус именно здесь, не желая обходить несколько домов. Но мы были непреклонны: забор мы поставим. Возможно, некоторое время мы были темой для разговоров, но все смирились с нашим решением и стали ходить на автобус другой дорогой, когда мы огородились сеткой-рабицей на металлических столбах.
Мы с мужем с большим любопытством слушали рассказы местных о деревенской жизни. Все наши соседи, ближние и дальние, родились и выросли в этой деревне. Их дети выросли и разъехались, навещая родителей по выходным, если жили в Твери или Москве.
Однажды наша соседка, приветливая доброжелательная, улыбчивая старушка рассказывая о тех, кто жил в деревне в последние годы, сказала: – теперь-то у нас тихо, спокойно живём. Тут трое парней жили, один хуже другого. Слава Богу, одного током убило, когда он полез провода воровать, другой куда-то уехал и сгинул, а третьего мы сами убили.
Можно представить мою реакцию! Спрашиваю её: – как…убили??
А она в ответ, так спокойненько: – а мы, старухи, и убили. Задавили его.
Оцепенев, я слушала неторопливый рассказ о парне, который жил через три дома от нашего, с матерью и её сестрой. Ему было под тридцать, и он ни дня в своей жизни не работал. БОльшую часть её он провёл в тюрьме, регулярно туда попадая после очередного грабежа, пьяной драки с нанесением телесных повреждений и прочих приключений. Он постоянно грабил соседей – стариков, отбирая у них пенсии и угрожая расправой, если они посмеют жаловаться. Они и молчали. Однажды он даже залез в церковь в соседнем селе и вынес оттуда икону. Парень этот, Вовка, иногда исчезал из деревни, но обязательно появлялся в день, когда матери и тётке приносили пенсию. Он обирал их до последней копейки, а потом избивал, потому что, будучи пьяным, он буквально зверел, а пьяным он был всегда. В общем, появившись в очередной раз у матери, он встретил её слабое сопротивление. Ей было стыдно, что соседи постоянно кормят её: кто даст хлеба, кто картошки, кто десяток яиц. От этого он буквально впал в бешенство, бросил мать на пол и принялся пинать её ногами. Подбежавшую тётку ударил кулаком в лицо, отчего она отлетела к стене. На крики сбежались соседки. Куражась, он угрожал им расправой, но вскоре упал на кровать и уснул. Кое-как старухи-соседки помогли окровавленной матери добраться до… не знаю уж, куда они её уложили. Тётка плакала и говорила, что рано или поздно Вовка их убьёт, потому что постоянно гоняется за ними с топором. Тут-то кому-то и пришла в голову мысль связать его, пока он спит. Притащили верёвку и опутали бандита, как смогли. Вскоре он проснулся и обнаружил, что связан. Соседка сказала, что он орал на всю деревню, обещая спалить дома, как только распутает их верёвку. Как был, связанный, он еле-еле поднялся на ноги и вывалился в дверь. На улице он продолжал буйствовать и пытался куда-то бежать, но у соседнего дома свалился в яму, из которой брали глину. Самостоятельно выбраться он не мог. Старухи заметили, что длинная верёвка, которой они его обвязали, закрутилась вокруг его шеи, а конец остался на краю ямы. Они подхватили его и стали тянуть, пока парень в яме не затих. После вызвали участкового. Тогда эта служба ещё существовала. Теперь участковых нет, и деревни предоставлены сами себе. Соседка говорит, что участковый милиционер даже не скрывал своей радости, скоренько оформил протокол и согласился, что его постоянный подопечный задохнулся, запутавшись в верёвке.
Вот тебе и тихая деревенька!
В следующей части попробую рассказать о нашей борьбе за урожай.
